Ангел мой

Господи, благослови!
Случай этот произошел со мной в далеком 1996 году, в ночь на 22 Апреля. А если говорить церковным языком, то это было на понедельник после Фоминой Недели. Позади был Великий пост - "Мати целомудрия", как поют в Церкви с первого его дня на стихирах. Радостно встретили Светлое Христово Воскресение и отвели всю Светлую Седмицу. И вот, наступил день, отмеченный в календаре не красным цветом, а потому (да простят меня строгие читатели), я и моя молодая жена, с восторгом молодых любящих сердец и тел, обрушили друг на друга, после почти двухмесячного поста и воздержания, весь потенциал накопленных за это время чувств. Этого не в силах понять люди, которые не постятся. Эти восторженные чувства знакомы, отчасти, лишь тем любящим, верным сердцам, что находились в долгой разлуке. Наши малыши уже давно спали. Все мы находились в одной-единственной отапливаемой во всем доме комнате (в апреле в сибирской части страны бывает холодно). Это было нелегкое время: в нашем селе, да и не только в нашем, отключили электричество, газ, прекратили подачу воды и единственная надежда была на нашу печь, которую мы утром и вечером топили дровами и углем.
Мы все уснули. Ничего не предвещало какой-нибудь беды, но вот, во втором часу ночи, я отчетливо услышал голос, который меня будил:
- Вставай! Немедленно просыпайся!
Сначала я немного удивился, когда услышал этот голос, но не настолько, чтобы проснуться, а просто недоумевал, точно как святые апостолы в елеонской горнице: мол, как это, при закрытых дверях явился Учитель? Но потом я успокоился, да и голос казался таким знакомым, я бы даже сказал - родным, более того, он был похож на мой собственный, но это не был мой голос. В нем была какая-то тихая власть и эта власть была правильная, законная. Я вдруг осознал, что у меня есть опыт непослушания этому, казалось бы такому родному, голосу. Это было очень похоже на то, как меня, семилетнего, будила по утрам в школу мама: "Захарушка, вставай, в школу собирайся!" - "Сейчас, мамочка, еще пять минут полежу и встану, всего пять минут", - отвечал я и снова "проваливался" в глубокий сон и только гневное отца: "Ну сколько можно?!" выводило меня из всепорабощающего состояния сна, я нехотя вставал и, полусонный, собирался в эту ненавистную школу.
Вдруг голос позвал снова:
- Вставай, а не то умрешь!
- Ну что за глупые слова, - рассуждал я, мысленно пререкаясь с ним, - двери заперты, в печи огонь погас, я помню, как перед сном лично все проверил и задвинул заслонку. я молод, здоров, слава Богу... все мои домашние со мной. Нет, не встану!
Тогда голос в третий раз обратился ко мне:
- Вставай, если ты сейчас умрешь, как ты перед Богом весь в грехах предстанешь?!
И это обращение возымело свое действие. Ключевыми словами, способными поднять мою тяжелую голову с подушки, явилось сочетание слов "весь в грехах".

Что же предстало моему взору? я с ужасом увидел, что мой дом горит! Между нашей и детской кроватями полыхал со страшным, как у бензиновой горелки, ревом, красный пластмассовый детский стул, вещество которого, капая горящими каплями, растекалось по полу и захватывало в огненном штурме все новое и новое пространство. Огонь был высотой в метр и более, а наш полугодовалый сынок своими большими черными глазами с удивлением рассматривал этого красного непрошенного гостя. я немедленно растолкал спящую жену и нам удалось погасить огонь. Комната была вся в дыму, пол под стулом выгорел, другой ребенок, постарше, спал безмятежным сном, а хлопья копоти летали по комнате и падали на малышей, как черный снег.
Оказалось, младшенький ночью проснулся и попросил бутылочку, а мама, надеясь вскоре взять ее пустую у него, оставила на пластмассовом стуле тонкую свечку, сама же сразу уснула крепким сном. Или свеча сгорела и занялся стул, или же она просто упала, но факт остается фактом - пламени свечи вдруг захотелось пошалить, потанцевать и повеселиться. Да, "хорошее" вышло бы веселие наутро, когда в присутствии односельчан и милиции пожарные из сгоревшего дома выносили бы четыре обгоревших трупа - два взрослых и два детских.
Более полумесяца вслед за этим доставали мы из носов и ушей у себя жирную копоть. Комнате понадобился ремонт, а одежде и постельному белью срочная стирка. Сразу после пожара нам некогда было заниматься размышлениями - на следующий день была Радоница, поминальный день, и мой двадцать пятый день рождения. Конечно, был исполнен благодарственный молебен, но осмысление всего происшедшего пришло намного позже, а, может быть, приходит до сих пор. я нисколько не сомневаюсь в том, что тот "надоедливый" голос был зовом моего Ангела-Хранителя, такого родного и близкого, неустанного и заботливого, часто пренебрегаемого мною, голосом моего Ангела и моей совести.
*************************************************************************************************
Уже много позже я прочитал слова медиоланского святителя Амвросия: "Бог посылает Своих Ангелов для охранения и для помощи тем, которым усвоено право на наследие обетованных благ в жизни будущей."
- Боже! Мне ли усвоено это право на наследие обетованных Твоих благ?
- Я, - говорит Господь Бог, - не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своего и жив был. (Иез 33:11)
Подобно ветхозаветному Захарии задаю я вопрос Ангелу, говорившему со мной:
- Что это, Господин мой?
И отвечает легкокрылый:
- Это милость Божия. Вставай, Захарушка, пора в школу. Школу премудрости Божией.
Господи, благослови!

Ангел мойПроза

Ангел мой
Проза